Николай Черкашин: Я вдруг понял, что нахожусь в канале, в сосуде времени

Кто их будет разминировать? Кому они нужны!..

Собственно, о снарядах речь зашла в самом финале нашего разговора. Разговора, который мы планировали посвятить крымским маршрутам известнейшего российского писателя-мариниста Николая Черкашина, ежегодно приезжающего в Севастополь для творческой подпитки, встречи с друзьями-черноморцами, литераторами, историками, деятелями культуры. Ось Москва – Черное море так же постоянна для его жизни, как и ось Москва – море Баренцево, в глубины которого он уходил офицером-подводником, участником дальних походов. И как бы много ни колесил Николай Андреевич по миру в другие края и страны, эти два направления остаются опорными во всей его писательской и человеческой биографии. К тому же с горестного момента кончины и упокоения в Севастополе его жены и друга – удивительного литературоведа, архивиста, писательницы Марины Черкашиной, у главы семьи появилась очень личная причина непременно бывать в севастопольских пределах.

Более чем достойный продолжатель дела Валентина Пикуля, лауреат премий Пикуля, Георгия Жукова, Александра Невского, Андрея Первозванного и многих других литературных, международных премий Николай Черкашин никогда не приезжает в Севастополь с пустыми руками. Нынче состоялся его сорок четвертый дар Морской библиотеке имени адмирала М. П. Лазарева! У него здесь целый стеллаж авторских исторических исследований, романов, повестей, рассказов, фотоальбомов…

Но мы договаривались о разговоре неформальном, более личном, нежели творческом, хотя уголок для него нашли во все той же Морской библиотеке после презентации нового издания, только что вышедшего из-под рук Николая Черкашина – двухтомной фотолетописи "Черная эскадра", посвященной морякам 4-й Краснознаменной ордена Ушакова I степени эскадре дизельных подводных лодок Северного флота, где он служил в семидесятых годах.

– Давай раздвинем рамки Севастополя, – предложила я ему. – Что для тебя Крым? (Мы дружим всю жизнь, так что "ты" извинительно). И он с радостной готовностью ответил:

– Какой интересный вопрос! Мне его еще не задавали! – и тут же ушел в себя, словно опять мысленно побрел по одной из наших дорог. Бродить и думать – его любимейшее занятие.

– …Коктебель… Единственное место в Крыму, связанное с именем Булгакова. Впрочем, Михаил Афанасьевич Булгаков (наш неучтенный родственник, как Марина его называла) не очень любил Крым, называл его "грязненьким, убогеньким". Но его вторая жена Любовь Евгеньевна Белозерская сумела привить ему любовь к Тавриде, и то, что он оказался в Коктебеле, жил в доме Волошина, это, конечно, очень здорово. Я несколько раз ездил туда именно из-за Булгакова, мы с Мариной собирали там материалы о нем…

Вторая любимая точка на карте Крыма – Феодосия. Именно в Феодосии я впервые увидел море! В четырнадцать лет меня привезли в санаторий, где я впервые в жизни окунулся в соленую морскую воду. Но, кроме соленой морской воды меня, конечно же, поразила галерея Айвазовского. Потом много поездил по миру, но так и остался при мнении, что  нигде нет такого полного, такого интересного собрания картин, как там. Это тоже серьезная опорная точка в Крыму. А замечательный музей Грина! Я столько отснял, что, кажется, сделал фотокопию всей экспозиции.

– Но, согласись, литератору и не побывать там…

– Тогда вспомню другое замечательное место. Донузлав. И Беляус, археологическое городище. Волею судеб мне тоже довелось участвовать в раскопках. А Марина, у нее был дар лозохода, сумела с помощью лозы обнаружить старый колодец, который искали археологи. Она указала место, колодец был откопан. Мы жили в палатках, это был совсем другой Крым, не хрестоматийный, не курортный, – научный, активный, боевой…

Есть еще одно место в Крыму – Окуневка. И опять же – никакой не курорт, село, но живут в нем удивительные люди. Их многонациональное общежитие поражало, они были со всего Союза (село бывшее татарское, коренное население кануло…).  Я там встретил земляков-белорусов, они нас так замечательно приветили! В Окуневке произошел совершенно удивительный случай. Дело было в октябре. Я сидел, писал о Колчаке, первую свою книжку о нем. И вдруг меня как кольнуло, схватил  кухонный нож, выскочил на улицу, хотя было уже поздно, темно, луна светила. Бросился к береговому обрыву и стал этим ножом поддевать землю. И, представь, минуты через полторы что-то поддел, а потом вытащил из-под пласта земли керамический кубок. Что меня заставило так вскочить, нас с Мариной обоих удивило, потом мы долго вспоминали эту историю… Кубок до сих пор у нас дома… Как будто кто-то сказал – возьми и выкопай…

– А возрастом находки интересовался?

– Очень древняя, на поверхности чаши остались следы пальцев лепившего… Какая-то культура совершенно примитивная. Я потом этот случай тоже описал в одной из своих новелл.

– Тогда уж называй и Херсонес, родивший столько сюжетов!

– Его главными обитателями для нашей семьи стали Елена Федоровна и Виктор Иванович Хагленд. Люди, перешедшие из века девятнадцатого в век двадцатый, через эпоху революций и войн… Странная чересполосица времен и веков. И завихрение времени… Книги Геннадия Черкашина… Все это наложилось и на личную жизнь, и на писательскую работу. Херсонес – самая главная опорная точка, основа моего восприятия Крыма…

Но тогда нельзя не вспомнить и Эски-Кермен, еще одно совершенно культовое для меня место. Когда-то я туда привозил немцев – гэдээровцев (Севастополь еще был закрытым городом!), мы провели ночь в палатках… Есть много пещерных городов, но почему-то в Эски-Кермене это воспринимается невероятно остро, личностно, как будто ты сам там когда-то жил и сражался.

Точно такое же чувство возникло сейчас, на 35-й батарее, когда мы шли по потерне. Я вдруг понял, что нахожусь в канале, в сосуде времени. У времени тоже могут быть свои сосуды, но время вытекло, исчезло, а сосуд-то остался, оболочка осталась. Идешь по этой бесконечной потерне и понимаешь, что вот они – параллельные миры, они существуют! И ты движешься сейчас в таком мире, слышишь голоса людей, которые там лежали, стонали, говорили, она же, эта галерея, была вся заполнена людьми. И там действительно их слышно!

– А еще был Ай-Тодор…

– Конечно! Ай-Тодорский маяк с уникальными гидрографическими музеями, собранными и хранимыми по сей день начальником маяка Юрием Ивановичем Тюриным. И Ливадия! И Ялта! Ялта для подводников вообще была таким сладким словом, оно звучало даже слаще слова свобода. Потому что на боевой службе все знали, что за хорошее поведение нас могут отправить в Ялту! Это как рай, такой временный, но совершенно фантастический рай.

Потом так получилось, что именно в Ялте Марина восстанавливала свое здоровье, свою сердечную недостаточность после операции на сердце. Нам порекомендовали приехать к замечательным крымским кардиологам в Ливадию, в санаторий, и они действительно поставили Марину на ноги. После этого мы не раз туда ездили… Но, конечно же, помимо личных мотивов, влекло и само историческое место, Ливадийский дворец, история Великой Отечественной войны… Очень родное и любимое место…

– Как обойти Симферополь – столица республики!

– Там тоже немало друзей, и были удивительные встречи, прежде всего с историками. Крымский альманах… Дворянское собрание… Из этого центра полуострова дороги сразу уводят в Алушту, в Ялту, в Евпаторию (замечательное местечко, где тоже пришлось пережить много интересных событий). Алушта меня удивила и обрадовала двумя прекрасными литературными музеями, Сергеева-Ценского и Ильина. А вот в Керчи был только проездом, моя мечта – увидеть Аджимушкайские каменоломни… Пока не удалось...

Потом я зацепилась за слово "пронырнуть", которое Николай Андреевич употребляет  по отношению и к человеческой и к природной среде, к истории и времени. Вспомнили, как много он нырял у крымских берегов с аквалангом. И тот же херсонесский постоялец из рода варягов Виктор Иванович Хагленд, живший со своей удивительной супругой Еленой Федоровной (выпускницей Петербургского пансиона благородных девиц и одной из секретарей Сергея Мироновича Кирова) у самого уреза древних вод Херсонеса, как-то подбросил в место погружений московского писателя сувенирный "античный кубок", дабы поиски гостя увенчались-таки долгожданной находкой. Сколько смеху было! Я спросила, ныряет ли Черкашин сейчас, готовая услышать отрицательный ответ (годы, все-таки). Но тот даже глазом не моргнул и рассказал о находке, с которой начато это повествование. Живописал снаряды и продолжил:

– Директор музея знает. Я с ним познакомился – Валерий Иванович Володин, сын одного из защитников батареи – самого страшного, трагического периода ее обороны. Замечательно нашли с ним общий язык. Он подтвердил, говорил, что уже один турист-дайвер сообщал, что лежат два снаряда, мол, место известно. А я к тем двум нашел еще четыре. В МЧС сообщали,  дальше результаты пока неизвестны, будут ли их поднимать или на месте уничтожат… Рядом пляж, люди плавают, буквально метрах в пятидесяти. А совокупная мощность взрыва, если они все рванут, мало не покажется…

Потом подытожил сказанное:

– И это все Крым.