"Потомству в пример". Глава XVI. Праздничный Севастополь. Бал в Дворянском собрании в честь тезоименитства Государя-Императора Николая I и отличившихся офицеров в компании 1828 года. Друзья получают приглашение в дом к Гердт. (Продолжение 4)

Его уже немало утомили пустые и легковесные разговоры с изрядно подвыпившими офицерами. В буфете начинал назревать скандал между Казарским и одним гусарским поручиком, однако последнего урезонили, когда он попытался открыть своей саблей бутылку с шампанским и, неверно ударив по горлышку бутылки, слегка задел острием клинка своего товарища. Едва успокоив собутыльника и разгильдяя, товарищи быстренько увели его домой.

Казарский, наблюдая со стороны за  Гердт и Стройниковым, видя их радостное неуёмное ликование от общения друг с другом, не пожелал подходить к счастливой паре, а, скорее наоборот, решил ничем не мешать их общению и тем самым никоим образом не выказывать своё присутствие. Да и зачем он им? Если Стройникову он ещё зачем-то нужен, то Анне Сергеевне, без всякого сомнения, его присутствие будет излишним и утомительным. Стройников знает о его присутствии, следовательно, если он будет ему необходим, то, значит, подойдёт и сам всё скажет, о чём намеревался.

Бал уже близился к концу. Многие приглашённые начали покидать Собрание. Прощаясь, они церемониально и торжественно раскланивались, ещё и ещё раз поздравляя друг друга с празднеством настоящим и наступающим.

Засобиралась домой и Вера Павловна. Без особого труда отыскав Казарского, она предложила ему проводить её домой. Александр был рад выполнить просьбу дамы, искренне и с охотой выразил свою готовность покинуть бал незамедлительно.

Выходя под руку с Верой Павловной из гардероба, Казарский неожиданно столкнулся со Стройниковым, который всем своим видом попытался показать непритворное удивление и чистосердечную радость от встречи с другом.

- Алексашка, милый дружище, я ждал тебя, искал, но разве в этом сонмище людском возможно было сегодня разыскать человека? – первым заговорил Стройников.  – Где ты так умело скрывался от нас, что тебя в зале не было и видно? Ты что, даже ни разу ни с кем так и не станцевал? Так и продолжаешь считать, что танцы приличествуют лишь фатам да "шпакам"? Ведь теперь когда будет следующий случай, Александр?

- Господа, не волнуйтесь. Танцев не обещаю, а случай душевно пообщаться и приятно провести время, не мудрствуя лукаво, я уверена, что мы сыщем и очень скоро, –  легко и непринуждённо вступила в разговор двух друзей, приблизившаяся вместе со своей матерью Гердт. – Из Петербурга в Севастополь приехал мой братец по делам службы. Сейчас он в отъезде, но к Рождеству Христову обязательно должен воротиться, и я непременно  хотела бы вас ему отрекомендовать. Так что великодушно прошу вас принять моё с матушкой приглашение вкусить рождественского гуся в нашем доме!

Вера Павловна внимательно посмотрела на Анну Сергеевну, не зная, как ей отреагировать на это приглашение. По всему было видно, что Гердт приглашала только офицеров, а она, оказавшееся по воле случая рядом с ними, должна была, соблюдая приличие, решительно отказаться от приглашения, найдя для этого какую-нибудь вескую причину. Не находя резона для отказа, Вера Павловна непроизвольно посмотрела на Раменскую. Во взгляде женщины без труда можно было прочесть её растерянность и беспомощность в решении этой задачи. Выйти из трудной ситуации Вере Павловне помогла мать Гердт.

- А я буду рада вас видеть и познакомиться поближе. В Севастополе я ровным счётом никого не знаю. Узнав о возможном приезде Дмитрия, приехала к дочери повидать по случаю всех своих детей. Чада выросли, разлетелись…  Когда теперь  таковая руководящаяся   оказия подвернётся…   Вот и поговорить будет с кем, – мягко, приветливым голосом проговорила Раменская.

- Да, я вас отлично понимаю. Когда мы были молоды, то старались с нашими мужьями разделить все невзгоды и тяготы их службы, считая это единственно верным. Про родителей вспоминали лишь изредка, да и то в далеко не самые радостные дни, а теперь.., – поддержала Марью Дмитриевну вдова, – а теперь несём свой тяжкий крест в одиночестве за наши прегрешения молодости. Вот только обидно, что чада наши почему-то повторяют ошибки своих дражайших родителей, щедро награждая их своей незаслуженною невнимательностью, пока сами не станут родителями. И после того как, взрастив и выпустив своих дитяток из родного гнезда в жизнь, начнут тосковать о невозвратном прошлом, ибо, увы, прошлого уже никогда нам не вернуть. От постижения этого закона жития нашего становится ещё горестнее и тоскливее. Однако моя участь ещё горше, так как мы с моим покойным мужем не успели обзавестись детьми – он погиб почти сразу после нашей свадьбы… не прошло и полугода…

Между двумя женщинами завязался разговор и Казарский, чтобы не стеснять  Веру Павловну и Марью Дмитриевну, в свою очередь ответил Гердт:

- И я с превеликим удовольствием принимаю ваше приглашение. Почту за честь быть у вас в доме и познакомиться с вашими родными.  Тем более, что со вчерашнего дня мне предоставлен отпуск. Однако покидать Севастополь не собираюсь по причине большой занятости по службе, но времени бывать дома, надеюсь, теперь будет значительно больше.

- О Господи, а я и не знал, что ты, Саша, испросил отпуск. Так это же меняет всё дело! – радостно воскликнул Стройников. – Если ты не возражаешь, так я к тебе завтра зайду пополудню, и мы обговорим все, о чём сегодня не смогли, в спокойной домашней обстановке. Ведь я также испрашивал  отпуск, и наш адмирал Скаловский всемилостивше разрешил отдохнуть и поправить своё здоровье! Теперь я свободен и надеюсь решить многие личные вопросы, в коих ты мне будешь немалым помощником. Ну, об этом потом, завтра, а сейчас наши дамы уже собраны и, похоже, что заждались, пора…

И все направились на выход, где их уже поджидал экипаж Стройникова, заблаговременно нанятый им на время отпуска. Для глухого, провинциального Севастополя с его двумя улицами, лежащего за полторы тысячи вёрст от Петербурга и первопрестольной, в коих российских столицах подобное почиталось не только обычным, но и до чрезвычайности потребным в поведении офицера, как свойство хорошего тона и приличного воспитания, здесь, в заштатном Севастополе, для многих его обитателей сходственное могло представиться непозволительной роскошью, если не сказать более –  неоправданным мотовством и щёгольством. При сложившихся обстоятельствах капитан 2 ранга Стройников поступить по-иному, как ему теперь виделось в его положении, не просто не мог,  но и не имел права. В общем-то, он был по-своему прав, так как не только Черноморский и Балтийский флоты знали фамилию отважного капитана, его знал весь Российский императорский флот, его лично знал сам Государь-Император, высоко отметивший его ратные подвиги при взятии Анапы и штурме Варны.

На красивом челе Стройникова лежала печать удачи. Многие офицеры, да и не только офицеры, за спиной именовали его не иначе, как крестником фортуны. Красавец, желанный жених в каждом севастопольском доме, где имелась барышня на выданье; удачливый, смелый, молодой капитан 2 ранга – капитан новейшего фрегата, давно начавший трудное восхождение к признанию и готовый заплатить любую цену за лавровый венок героя, даже  не смел догадываться и полагать, что его лавровый венок славы легко превратится в терновый венок бесславия и бесчестия. Ибо сказано в Святом писании, что не по деяниям нашим Господь судить нас станет, а по помыслам…

* Продолжение следует